Вокруг этого события сложилось довольно много мифов. Наиболее распространенный: северокорейское руководство своей бездарной политикой осознанно довело страну до голода, и погибли миллионы. Между тем, то, как сложились обстоятельства, приведшие к этому голоду, - довольно интересный пример ситуации, когда большая беда имела не одну, а много мелких причин, не все из которых имеют отношение к политике Пхеньяна.
Нулевая причина
– преамбула - это особенности ведения сельского хозяйства в Северной Корее. Надо помнить, что хотя Корея кажется маленькой страной, с севера на юг она простирается примерно как Италия. Природные и климатические условия северной Ии южной частей полуострова различны. На севере климат более суровый и континентальный, а горы занимают гораздо бόльшую часть территории.
Традиционно житницей страны всегда был Юг. И когда она оказалась разделена, руководство Севера обеспечивать свою продовольственную безопасность за счет собственных посевных площадей. С учетом рельефа местности это привело к повсеместному распространению террасного земледелия. Но подобный способ возделывания земли имеет два важных минуса. Во-первых, он энергоемкий, так как воду для орошения расположенных на террасах рисовых полей приходится поднимать наверх при помощи насосных станций, что требует существенного расхода электроэнергии. Во-вторых, Корейский полуостров беден плодородными почвами. На Юге иногда встречается краснозем, остальная земля еще хуже. Это означает, что высокого урожая можно добиться, только постоянно удобряя почву, удобрений требуется много и они должны быть современными. Забегая вперед, сразу скажем, что возможностей для крупного собственного производства удобрений, способного покрыть потребности страны, в Северной Корее нет. Она зависит от привозного сырья.
Использование террасного земледелия очень часто позиционируют как одну из ошибок режима, которая привела к голоду: дескать, если бы склоны гор были покрыты лесами, оползни не были бы столь сокрушающими. В качестве контр-примера приводится южнокорейская программа восстановления лесов, которую считают самым успешным во второй половине ХХ в. Мероприятием такого типа. Однако надо помнить, что подобные обвинения строятся на ложном умолчании. Северную Корею обвиняют в увлечении террасным земледелием, как будто там есть в достатке обычные посевные площади. Но это же не так. Налицо вынужденная мера и выбор меньшего из двух зол. Или мы распахиваем склоны гор, или умираем с голоду.
Теперь можно поговорить о первом блоке причин
голода, которые действительно можно назвать ошибками руководства КНДР. Автор отнес бы к ним и коллективизацию, проведенную так, что допустимая площадь приусадебных участков стала гораздо ниже, чем при ней в СССР. И систему руководства сельским хозяйством, построенную, в частности, на преобладании моральных способов поощрения над материальными. Находясь под впечатлением того, с какой скоростью народное хозяйство КНДР восстановилось после войны 1950-1953 гг., пхеньянские руководители были уверены, что такие темпы сохранятся и далее. Но марафонскую дистанцию преодолевают не так, как стометровку.
Еще одна ошибка, которая, правда, была совершенно неочевидна, пока не начались проблемы, - определенное расходование стратегических резервов на помпезные проекты конца 1980-х. После проведения успешных Олимпийских игр 1988 г. в Сеуле Пхеньян пытался «ответить» на них проведением Международного фестиваля молодежи и студентов в 1989 г., строительством небоскреба и рядом иных проектов, которые работали на престиж страны и затевались по идеологическим соображениям.
Для анализа ситуации важна и иная деталь. Хотя Северная Корея активно провозглашала курс на опору на собственные силы, построить экономику, основанную сугубо на автаркии, она не могла. Как минимум, ввиду отсутствия того запаса полезных ископаемых, который мог бы сыграть роль стратегического сырья. В результате, хотя КНДР не была членом СЭВ, ее экономика была довольно сильно связана с приграничными регионами СССР. И хотя советская поддержка северокорейской экономики во многом осуществлялась по идеологическим, а не экономическим, мотивам, к моменту распада СССР северокорейские и российские предприятия во многом составляли звенья единого цикла.
Собственно говоря, разрыв сложившихся экономических связей, который случился после распада СССР, можно смело назвать второй причиной
надвинувшегося голода. Северной Корее было предложено платить валютой и по новым ценам, а затем к экономически невыгодному сотрудничеству с бедным партнером примешались идеологические причины. На сей раз они, наоборот, привели к тому, что какие-либо связи с «оплотом тоталитаризма» в России не поощрялись, особенно – на фоне тех взаимных иллюзий первого этапа российско-южнокорейского экономического сотрудничества.
Для Северной Кореи это означало практически полное отсутствие поставок топлива и удобрений, что не могло не сказаться на урожайности. К тому же, к этому времени Северная Корея уже оказалась в списке «стран-изгоев», так что добывать из-за рубежа необходимые ресурсы ей стало еще сложнее. Именно к этому времени начинается сокращение пайков, движение за переход на двухразовое питание и т. п.
Насколько долго подобный «режим экономии» позволил бы КНДР протянуть без форс-мажора, вопрос интересный и дискуссионный. По мнению автора, ситуация стала бы походить на сегодняшнюю, когда полной продовольственной самодостаточности нет, но нет и голода в классическом смысле.
Здесь надо сделать очень важное отступление. В современном мире голод связан не столько с отсутствием в том или ином регионе нужного количества продовольствия, сколько с проблемами его доставки в зоны дефицита. Под «доставкой» здесь понимается не только транспортная составляющая. Хочется отметить, что значительное число «стран первого мира», в том числе и РК, имеют дотационное сельское хозяйство, не способное обеспечить страну продовольствием в условиях экономической изоляции, когда его недостающая часть перестает поступать в страну в обмен на экспортные товары или денежные средства.
У Северной Кореи, как мы помним, не было ни валютных резервов, ни экспортно-ориентированной экономики, при помощи которой можно было бы получать продовольствие в обмен на что-либо другое. «Курс на преимущественное развитие тяжелой промышленности» позволил Северной Корее чувствовать себя обороноспособной, но не давал возможности производить много экспортных товаров, которые имели бы рынок сбыта и были бы достаточно конкурентоспособными.
Отдельные авторы в связи с этим преувеличивают значение «плохой кредитной истории» КНДР. Упирая на некоторые известные факты, они пытаются создать впечатление, что северокорейцы были настолько недоброкачественными, нечистоплотными партнерами, что с ними просто никто не хотел иметь дело. Мягко говоря, это не так. И в попытках добиться большей выгоды за счет партнера северяне не особо отличались от южан. Но некоторую негативную роль такое поведение сыграло, особенно – с учетом того, что в новой идеологической обстановке такие случаи активно раздувались.
Завершая разговор о втором блоке причин голода, хочется отметить и то, что решения Ельцина о прекращении экономических связей с КНДР негативно отразились не только на состоянии северокорейской экономики, создав предпосылки для ее деиндустриализации, но и на экономике российских Дальнего Востока и Приморья. По мнению ряда российских экспертов, с которыми общался автор, из-за этого там прекратили работу 74 промышленных объекта, и современная ситуация, когда большая часть населения живет продажей иномарок, имеет среди своих причин и эту. Просто, в силу меньшей населенности российского Дальнего Востока и его интегрированностью в российскую и региональную экономику этот удар был во многом смягчен.
Третья причина
северокорейского голода – стихийные бедствия 1995-1997 гг. Первые два года из-за затяжных ливневых дождей произошли наводнения и оползни, на третий год наступила засуха. Сочетание столь интенсивного негативного воздействия природы с внутриполитической ситуацией на Севере, связанной со смертью Ким Ир Сена в 1994 г., даже породило в среде конспирологов слухи о том, что США тестировали в регионе «климатическое оружие». Природа нанесла Северной Корее очень тяжелый и комплексный удар.
Во-первых, «сельское хозяйство смыло», и особенно пострадали именно террасы на склонах гор. Не случайно наибольшее количество погибших от голода относится именно к северным горным районам.
Во-вторых, селевые потоки практически уничтожили инфраструктуру транспорта и связи, что породило целый комплекс проблем, связанных с эвакуацией, доставкой продовольствия и т. п.
В-третьих, затопило много угольных шахт, что создало дополнительные проблемы с поставкой электроэнергии, так как основным энергетическим топливом в Северной Корее все-таки является уголь.
Стихийные бедствия зацепили и Юг, но в гораздо меньшей степени, хотя это дало повод для разговоров типа: «У нас наводнение тоже было и что? Что они там все на стихию кивают? Наверняка проблемы связаны с другим».
Итак, Северная Корея пережила серьезный удар и не имела возможности самостоятельно с ним справиться. В обычной ситуации такие гуманитарные катастрофы разрешаются с помощью международного сообщества, но в случае с Северной Кореей к ситуации снова примешался идеологический фактор. Администрация Ким Ён Сама решила использовать трагическое положение на Севере в собственных целях. Сначала она пафосно анонсировала программу помощи КНДР, выставив, однако, неприемлемые условия, которые де-факто были вмешательством во внутреннюю политику страны, а когда Пхеньян отказался принять их, начала лоббировать отказ от предоставления Пхеньяну какой-либо помощи. Расчет был таков: «Чем хуже, тем лучше». В условиях кризиса северокорейские массы должны начать выступать против режима, который «бросил их на произвол судьбы», и если грамотно раскачать эту лодку, то коммунистическое государство на Севере рухнет, и руководство Юга войдет в историю как политики, которые смогли добиться объединения нации (неважно, какой ценой).
Ведь стихийные бедствия в странах Дальнего Востока традиционно воспринимаются как признак недовольства Неба текущей властью. К тому же, в Северной Корее был формальный период безвременья, когда Ким Чен Ир «соблюдал трехлетний траур по отцу». Не забудем и то, что к моменту смерти Ким Ир Сена Ким Чен Ир воспринимался многими экспертами как малокомпетентный плейбой, который, скорее всего, не сумеет удержать власть в таких сложных условиях.
Соединенные Штаты занимали похожую позицию. Недавно закончился первый виток ядерного кризиса, и многие полагали, что Северная Корея в ближайшее время развалится сама. А значит, особенно сильно помогать ей не стоит.
Так что, деятельность определенных кругов в РК и сознательное неоказание помощи можно смело назвать четвертой причиной голода.
На подобную стратегию наложились и некоторые тактические ошибки северокорейского правительства. Хотя оно было вынуждено признать факт голода, объем получаемой гуманитарной помощи оно старалось скрывать в рамках стратегии «опоры на собственные силы». Так, получаемые товары часто перепаковывались, чтобы скрыть иностранную маркировку, а помощь из Японии представлялась не как гуманитарная помощь, а как компенсация за урон, нанесенный Корее японским империализмом во время оккупации. Из-за этого те поставщики помощи, которые в большей степени были заинтересованы в пиаре своей помощи КНДР, быстро свернули свои программы.
Кроме этого, синдром «огненного кольца» вызывал очень сильное недоверие к деятельности иностранных организаций, которые стремились исследовать ситуацию на местах и наблюдать за распределением помощи. Северокорейские власти видели в этом потенциальную шпионскую активность и ставили такой деятельности максимум препятствий, в то время как иностранцы, привыкшие по работе в других странах третьего мира к определенному комплексу проблем, связанному с распределением гумпомощи, расценивали такие препоны как признак того, что местные власти, скорее всего, расходуют помощь нецелевым образом и пытаются это скрыть. Следствием такого непонимания явились слухи о том, что большая часть помощи идет на нужды партии и армии и не доходит до простого населения. Недруги Северной Кореи возвели эти слухи до уровня полуофициальной информации, хотя, по данным серьезных западных экспертов, процент расхищенной помощи (а такой присутствует всегда и везде) не выходил за обычные в других странах границы.
Более того, в случаях, когда западных специалистов допускали, северяне пытались «сохранить лицо» и не выставлять им напоказ картину реальных бедствий. Но прогулки по «потемкинским деревням» вызывали, конечно, эффект противоположный, ибо начинало казаться, что раз власти что-то скрывают, значит им есть, что скрывать.
Все это накладывалось и на слабое понимание иностранцами некоторых корейских реалий. Например, специалисты знают, что в традиционной Корее вообще нет кладбищ, т. к. народ хоронит своих покойников на склонах гор и в энных благоприятных согласно фэншую местах. В условиях катастрофы такое чревато возможностью эпидемии, и власть пыталась организовать захоронения в братских могилах. Для этого тела стаскивались к дорогам, где их должны были грузить на грузовики и отвозить к местам захоронений. Но для иностранцев это были «неприбранные тела, которые валяются прямо на улицах и дорогах».
Такие же «трудности коммуникации» и невозможность добраться до собственно северокорейских данных повлияли на проблемы, связанные с подсчётом общего количества жертв голода. Разброс в оценках был связан с тем, что считавшие выясняли процент погибших в том или ином районе, а дальше (иногда используя понижающие или повышающие коэффициенты) распространяли эти данные на всю страну. При этом за основу часто брались наиболее сильно пострадавшие районы, отчего у особо ретивых количество жертв доходило до 3-4 миллионов. Естественно, что вне благоприятной для КНДР информационной среды наибольшее распространение получили наибольшие цифры.
Впрочем, северокорейское руководство иногда тоже несколько завышало процент потерь, руководствуясь той логикой, которую понимает тот, кто часто составлял заявки на грант и другие документы подобного рода: хотите получить две тысячи – просите десять.
Производственная несамостоятельность сохраняется у КНДР до сих пор. Если грубо, то Северная Корея каждый год нуждается в миллионе тонн продовольствия, которое оно пытается частично покупать, частично получать как гуманитарную помощь. Заметим, что даже в голодные годы Северная Корея пыталась торговать рисом, получая за валюту иные продукты питания.
По поводу деятельности программы развития ООН и Всемирной продовольственной программы тоже можно сказать несколько слов, но это тема отдельного разговора. Достаточно отметить, что попытки «раздавать не рыбу, а удочки» довольно часто пресекались извне, так как подсаживание пережившего катастрофу государства на иглу гуманитарной помощи – довольно хороший способ его контроля.
Тем не менее, на данный момент недоедание и определённый уровень лишений присутствует, но голода и массовых смертей уже нет и нет довольно давно. Хотя периодически эту карту разыгрывают и Пхеньян и его ненавистники.
Так кто же виноват? Складывается впечатление, что если убрать с чаши весов хотя бы одну из перечисленных «гирек», ситуация была бы гораздо менее трагичной. Более того, ни одна из причин кризиса не довлеет над другими настолько, чтобы ее можно было назвать главной причиной голода. Если же рассматривать меру ответственности руководства, то, анализируя все причины, видно, что она есть, однако говорить о том, что Ким Чен Ир несёт за голод основную ношу – значит поддаваться пропаганде. Хватало ошибок, хватало не совсем верных технических решений, однако представлять ситуацию как осознанное доведение страны до ручки не следует.
С другой стороны, не следует и полностью перекладывать ответственность на Ельцина или Ким Ён Сама, хотя с моей личной точки зрения те, кто в критической ситуации выбрали «преступное бездействие» и решили, «чем хуже, тем лучше», несут достаточную ответственность за происходящее. Именно потому, что их действия никак нельзя представить, как неочевидную ошибку.
Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
Шрифт:
100% +
Грустно думать под вечермужчине о его догоревшей лучине
Нас годы гнули и коверкали,
но строй души у нас таков,
что мы и нынче видим в зеркале
на диво прежних мудаков.
Следя, как неуклонно дни и ночи
смываются невидимой рекой,
упрямо жить без веры – тяжко очень,
поскольку нет надежды никакой.
Теперь я смирный старый мерин
и только сам себе опасен:
я даже если в чём уверен,
то с этим тоже не согласен.
Сегодня мне работать лень,
затею праздничный обед:
отмечу рюмкой первый день
оставшихся от жизни лет.
Не пожелаю и врагу
своё печальное терпение:
хочу я только, что могу,
и потому хочу всё менее.
К нам годы приходят с подарками,
и я – словно порча прилипла -
хочу кукарекать, но каркаю -
надрывно, зловеще и хрипло.
Былое живо в нашем хворосте,
ещё гуляют искры в нём,
и только старческие хворости
мешают нам играть с огнём.
Мне очень симпатичны доктора
и знаний их таинственное царство:
порой не понимают ни хера,
но смело назначают нам лекарство.
Кончается никчёмная карьера,
меняются в душе ориентиры,
мы делаемся частью интерьера
своей благоустроенной квартиры.
Про гибельную пагубу курения
врачи не устают везде писать,
и я стою на той же точке зрения,
но глупо из-за этого бросать.
Давно уже когда-то куролесили,
забросили мы это ремесло,
однако же ни ржавчины, ни плесени
ещё на нас нигде не наросло.
От помеси вранья и суесловия,
из подло сочетающихся звуков
рождаются духовные условия,
которые свихнут и наших внуков.
Никак не уловлю воспоминание
о времени, где был я дураком...
Недавно... И давно... И много ранее...
И ныне в состоянии таком.
Нет, я ни глубоко, ни далеко
смотреть не помышлял. Играл в игру.
Зато легко дышал, и жил легко,
а если даст Господь – легко умру.
Вдыхаю покоя озон,
с усилием видя и слыша,
старение – дивный сезон,
пока не поехала крыша.
В предчувствии и близости кончины,
хотя и знает каждый, что не вечен,
по-разному ведут себя мужчины,
блажен, кто наплевательски беспечен.
Раньше я не думал, если честно,
что такая это благодать,
что настолько будет интересно
гомон жизни вчуже наблюдать.
Напрасный труд, пустые хлопоты,
ненужных сведений объём -
вот наши жизненные опыты,
что детям мы передаём.
Такие случаются светлые дни,
такое души колебание,
что кажется – посланы Богом они,
чтоб легче текло прозябание.
Время сушит мыслящие стебли
на короткой жизненной дороге,
меньше я пишу теперь о ебле,
чаще начал думать я о Боге.
Когда я ночью слышу шорохи,
я не тону в предположениях:
то в отсыревшем нашем порохе
скребутся мысли о сражениях.
Увы, ничьё существование
уже никак нам не вернуть,
и нам целебно упование
на встречу позже где-нибудь.
Я сам рубил узлы в моей судьбе,
то мягко управлял собой, то строже,
всем худшим я обязан сам себе,
но лучшим я себе обязан тоже.
На кладбищах висит очарование,
несущее томительную ясность,
что жизни этой краткой дарование -
пустяшная случайная прекрасность.
Что-то вертится прямо с утра
в голове, где разгул непогоды...
Вот! Я думал о том же вчера:
наливать надо, помня про годы.
Вечер жизни полон благодати,
если есть мыслительная мельница -
и мели что хочешь, в результате
в мире ничего не переменится.
Стремясь и рвясь нетерпеливо,
победно молодость кричит,
а старость мешкает блудливо
и осмотрительно молчит.
На нас когда кидают девки взор,
уже зрачок нисколько не дрожит,
как будто непородистый Трезор
куда-то мимо них сейчас бежит.
Конечно, муки ада – не безделица,
однако, мысля здраво и серьёзно,
уже на рай нам нечего надеяться,
а значит – и воздерживаться поздно.
Кончается с фортуной наш турнир,
который был от Бога мне завещан,
остался мной не познан целый мир
и несколько десятков дивных женщин.
Любил я книги, выпивку и женщин,
и большего у Бога не просил,
теперь мой пыл по старости уменьшен,
теперь уже на книги нету сил.
Доволен я сполна своей судьбой,
и старюсь я красиво, слава Богу,
и девушки бросаются гурьбой
меня перевести через дорогу.
Вытерлись из памяти подружки,
память заросла житейским сором,
только часто ветхие старушки
смотрят на меня с немым укором.
Смерть не минуешь, очевидно,
легко я кану в никуда,
и лишь порой весьма обидно,
что умираешь навсегда.
Стелилась ночная дорога,
и мельком подумалось мне,
что жизни осталось немного,
но есть ещё гуща на дне.
Старики не сидят с молодыми,
им любезней общение свойское,
и в ветрах, испускаемых ими,
оживает былое геройское.
Случится ещё многое на свете,
история прокручена не вся,
но это уже нам расскажут дети,
на кладбище две розы принеся.
А книжек в доме очень мало
сейчас держу я потому,
что сильно с возрастом увяло
моё доверие к уму.
Я начисто лишён обыкновения
в душе хранить события и лица,
но помню я те чудные мгновения,
когда являлась разная девица.
Старушки мне легко прощают
всё неприличное и пошлое,
во мне старушки ощущают
их неслучившееся прошлое.
Весьма, разумеется, грустно,
однако доступно вполне:
для старости важно искусство
играть на ослабшей струне.
Сохранно во мне любопытство,
мерцают остатки огня,
и стыд за чужое бесстыдство
ещё посещает меня.
Увлекательно это страдание -
заниматься сухим наблюдением,
как телесное в нас увядание
совпадает с ума оскудением.
Каждый год, каждый день, каждый час
и минуту (всего ничего)
то ли время уходит от нас,
то ли мы покидаем его.
Я печально живу, но не пресно,
уважаем по праву старейшего,
и дожить мне весьма интересно
до падения нравов дальнейшего.
Наша мудрость изрядно скептична -
опыт жизни оставил печать,
и для старости очень типично -
усмехнуться, кивнуть, промолчать.
Ушла игра, ушла, паскуда,
ушла тайком и воровато -
как из ума, так и оттуда,
откуда выросла когда-то.
Уже мы торопиться не должны,
все наши дни субботни и воскресны,
а детям как бы мы ещё нужны,
хотя уже совсем не интересны.
Старость обирает нас не дочиста,
время это вовсе не плохое,
очень только давит одиночество -
ровное, спокойное, глухое.
Влекусь душой к идее некой,
где всей судьбы видна картина:
если не вышло стать Сенекой,
то оставайся Буратино.
Меньше для общения гожусь,
в гости шляюсь реже с каждым годом;
я ведь ещё вдоволь належусь
рядом со своим родным народом.
Характер наш изношенный таков,
что прячутся эмоции живые,
а добрая улыбка стариков -
ослабнувшие мышцы лицевые.
Когда нам удаётся вставить слово,
мы чудным наполняемся теплом
и больше вспоминаем из былого,
чем было в том растаявшем былом.
Много лет мы вместе: двое
как единый организм,
за окошком ветер воет,
навевая оптимизм.
Теперь я в лиге стариков,
а старость хоть и бородата,
меж нас не меньше дураков,
чем было в юности когда-то.
Увы, но дряхлой жизни антураж -
печальная в судьбе моей страница:
едва лишь пошевелится кураж -
сей миг заболевает поясница.
Мне кажется, что в силу долголетия,
исправно и стремительно текущего,
теперь уже нисколько не в ответе я
за шалости сезона предыдущего.
Дурея на заслуженном покое,
я тягостной печалью удручён:
о людях я вдруг думаю такое,
что лучше бы не думал ни о чём.
Состарясь, угрюмо смотрю сквозь очки,
шепча себе: цыц, не пыхти;
но если и правда мы Божьи смычки,
то Бог – музыкант не ахти.
Я когда свою физиономию
утром наблюдаю, если бреюсь,
то и на всемирную гармонию
мало после этого надеюсь.
Конечно, было бы занятно
продлить мои земные дни,
но только так уже помят я,
что грустно сложатся они.
Живя уже у срока на пороге,
ложусь на свой диван во всю длину
и думаю, вытягивая ноги,
что скоро их и вовсе протяну.
Я мельком повидал довольно много,
и в этой мельтешистой скоротечности
меня хранили три некрупных бога -
упрямства, любопытства и беспечности.
Забавная такая хренотень
меня пугает нагло и бесстыже:
чем дольше я коплю на чёрный день,
тем чёрный день мой делается ближе.
Много в жизни этой не по мне,
много в этой жизни я люблю;
Боже, прибери меня во сне,
как я наслаждаюсь, когда сплю!
Пришла ко мне повадка пожилая,
которую никак уже не спрячу:
актёрскую игру переживая,
в театре я то пукаю, то плачу.
Что-то будит в сонной памяти луна,
шелестят ленивых мыслей лоскутки,
жажду жизни утолил я не сполна,
только стали очень мелкими глотки.
Ничего не воротишь обратно,
время наше уже пролетело,
остаётся кряхтеть деликатно
и донашивать утлое тело.
Я доживаю в тихой пристани
остатки выдавшихся лет,
и беззаветной страсти к истине
во мне уже нисколько нет.
А сгинуть надо, всех любя,
на тонком рубеже,
когда всем любящим тебя
ты стал тяжёл уже.
Легла блаженная прохлада,
слегка душа зашевелилась;
как мало мне от жизни надо -
всего лишь только, чтобы длилась.
Случится если с Богом разговор,
про тайный свой порок Его спрошу:
сейчас, когда состарился и хвор,
я в помыслах разнузданней грешу.
За рюмкой, кружкой, сигаретой -
смотрел вокруг я со вниманием
и много понял в жизни этой -
но что мне делать с пониманием?
Мне жить на свете интересно -
то дух потешится, то плоть,
а что духовно, что телесно,
расчислит вскорости Господь.
Я старюсь в полной безмятежности,
и длится дивная пора:
сопротивляться неизбежности -
весьма занятная игра.
Я храню ещё облик достойный,
но по сути я выцвел уже:
испарился мой дух беспокойный
и увяли мои Фаберже.
А вдруг на небе – Божий дар! -
большие горы угощения,
дают амброзию, нектар,
и чуть по жопе – в знак прощения?
Кончается прекрасное кино,
прошла свой путь уставшая пехота...
И мне уже за семьдесят давно,
а врать ещё по-прежнему охота.
Для подвигов уже гожусь едва ли,
но в жизни я ещё ориентируюсь;
когда меня в тюрьме мариновали,
не думал я, что так законсервируюсь.
Вдруг мысли потянулись вереницей,
хотел я занести их на скрижали,
перо уже скользило по странице,
но дуры эти дальше побежали.
Уходит молча – всем поклон
и просьба не рыдать,
как из Москвы – Наполеон,
из жизни благодать.
До чего же, однако, мы дожили
на житейской подвижной лесенке:
одуванчики эти Божии -
неужели мои ровесники?
Свершается от жизни отторжение,
вослед летит пустое причитание;
Творец нам заповедал умножение,
но свято соблюдает вычитание.
Старости не нужно приглашение,
к нам она является сама,
наскоро даря нам в утешение
чушь о накоплении ума.
Преисполненный старческой благости,
всех любить расположен я внутренне,
но обилие всяческой гадости
мне приходит на ум ежеутренне.
Чувствуя, что жить не будешь вечно,
тихо начиная угасать,
хочется возвышенное нечто
мелом на заборе написать.
Я раб весьма сметливый и толковый,
а рабством – и горжусь и дорожу,
и радостно звенят мои оковы,
когда среди семьи своей сижу.
Я душевно леплюсь к очень разному,
и понятна моя снисходительность:
вкусовые пупырышки разума
потеряли былую чувствительность.
На склоне лет мечты уже напрасны,
хотя душе и в том довольно лести,
что женщины ещё легко согласны
со мной фотографироваться вместе.
Мы так явно и стремительно стареем,
что меняться – и смешно и неприлично,
я не стану уже праведным евреем,
даже сделав обрезание вторично.
Хоть лёгкие черны от никотина
и тянется с утра душа к ночлегу,
однако же ты жив ещё, скотина,
а значит – волоки свою телегу.
Моё поколение тихо редеет,
оно замолчало, как будто запнулось,
мы преданы были отменной идее -
свободе,которая так наебнулась.
Трудна житейская дорога:
среди изрядно пожилых
заметно сразу, как немного
людей, доподлинно живых.
Про предстоящую беду
уже писал я многократно:
беда не в том, что я уйду,
а в том беда, что невозвратно.
Старел бы я вполне беспечно -
доволен я семьёй и домом,
и виноват склероз, конечно,
что тянет к бабам незнакомым.
На кратком этом жизненном пути
плевал я на разумные запреты,
и в мир иной хотел бы я уйти,
вдыхая дым последней сигареты.
Особая присуща благодать
тому, кто обессилел и стареет:
всё то, что мы смогли другим отдать,
невидимым костром нам души греет.
По смерти мы окажемся в том месте -
и вида, и устройства неземного,
где время и пространство слиты вместе,
и нету ни того и ни другого.
Угрюм и вял усохший старикан,
уж нет ни сил, ни смысла колготиться,
но если поднести ему стакан,
то старость воспаряет, словно птица.
До годов преклонных мы дожили -
сдержанны, скептичны и медлительны,
всюду молодые и чужие -
грамотны, поспешны, снисходительны.
Копилка сил уже пуста,
но я не полное убожество,
кусочек чистого холста
ещё остался для художества.
Мы жаждем слышать Божий глас,
возводим очи к небесам,
а Бог чего-то ждёт от нас,
хотя чего, не знает сам.
Хоть явного об этом нету знака,
похоже – мне дарована отсрочка:
везде болит, но в целости, однако,
души моей земная оболочка.
Старость – удивительный сезон:
дух ещё кипит в томленьи жарком,
жухлый и затоптанный газон
кажется себе роскошным парком.
Я понял, дожив до седин
и видя разные прогрессы,
что Бог у всех у нас – един
и только очень разны бесы.
Дьявольски спешат часы песочные,
тратя моё время никудышное,
стали даже мысли худосочные
чахнуть от шуршания неслышного.
Сезон облетевшей листвы
Когда я, наконец, закончу эту книжку – сяду за любовные романы. Я уже начало сочинил для первого из них: «Аглая вошла в комнату, и через пять минут её прельстительные кудри разметались по батистовой подушке».
Правда же, красиво? Хоть и слабже, несомненно, чем какой-то автор написал о том же самом: там герой в порыве страсти – «целовал губами щёки на её лице». Но я и до такого постепенно дорасту. Вот именно поэтому ничуть не удручаюсь я и не тоскую от моей наставшей старости. Поскольку, как известно всем и каждому, у старости есть две главнейшие печали: отсутствие занятия, которому хотелось бы отдать себя на всё оставшееся время, и томительное ощущение своей ненужности для человечества.
А я – закоренелый и отпетый графоман. И у меня до самой смерти есть посильное занятие. Малопристойное, но есть. А это очень важно: я прочёл во множестве трактатов о закате, сумерках и тьме, что главное – иметь хотя бы плёвое, но всё-таки какое-никакое дело. По той причине, что досуг, о коем все мы так мечтаем всю сознательную жизнь, – становится невыносим, обременителен и надоедлив, как только мы его обретаем. Ну, чуть позже, а не сразу, но становится. А это, кстати, и по выходным заметно, и по праздникам любым, а в отпуске – особенно. К концу (а то и в середине) этих кратких дней отдохновения спастись возможно только алкоголем, так тоскливо на душе и тянет на обрыдлую работу. А если этот отпуск – навсегда? И ещё пенсию тебе дают вдогонку – чтоб не сразу помер от нахлынувшей свободы и возможности пожить немного без привычного ярма, оглобель и телеги. Но немедля выясняется, что старость – это то единственное время, когда хочется неистово трудиться. А ещё ведь так недавно превосходно понимали (ощущали), что работа – уж совсем не самый лучший способ коротания недлинной жизни. Но куда-то мигом испарилось это безусловно правильное мироощущение. И у всех, почти что поголовно, возникает чувство огорчения, отчаяния даже, что их выпустили, выбросили, не спросясь, из общей мясорубки жизни. Как будто светлое грядущее они слегка достроить не успели. Или им хотелось пособить родной стране догнать хотя бы Турцию по качеству еды на душу населения.
Присмотритесь! Просто вам хотелось, чтобы время вашей краткой жизни убивалось день за днём так именно, как вы уже привыкли, а не как-то иначе, как вы ещё не знаете и не придумали. А мудрый Ежи Лец как-то сказал, что ежели у человека нету обязательной работы, он довольно много может сделать. Но забавно, что как раз такое чувство выброшенности из мельничных бесчеловечных жерновов – сильней всего тревожит и волнует старческие души. И смыкается с томящим этим чувством – ощущение, что ты уже не нужен никому.
Но мне и в этом смысле повезло. Поскольку я давным-давно, десятки лет назад прекрасно осознал и ясно понял свою полную ненужность, бесполезность и отчасти даже вред для неминуемого счастья человечества. И ощутил такую дивную свободу, что впоследствии в тюрьму попал вполне естественно.
Мне даже и на улицу надолго выйти неохота, до того дошло, что я не каждый день осведомлён, какая на дворе погода. А если окажусь на улице по некоей необходимости, то сразу кашляю, поскольку свежий воздух попадает мне в дыхательное горло. И поэтому о грустных сверстниках моих я далее примусь писать – воздержанно, тактично, деликатно, щепетильно, а нисколько не по-хамски и наотмашь, как пишу я о себе и чувствах собственных.
В моём сегодняшнем существовании есть несомненное достоинство: я никуда не тороплюсь, поскольку уже всюду опоздал. Отсюда – плавная медлительность моих суждений и благостная снисходительность во взгляде на бегущих и спешащих. Им ведь, бедолагам, даже ночью снится календарь с разметкой мельтешения на полную неделю. А мои все деловые попечения остались там же, где мечты и упования.
Зато способность к сопереживанию и впечатлительность души – они, по счастью, в нас не только что сохранны – более того: они, похоже, обострились и усугубились. Жаль немного, что играют эти струны более от книг и телевизора, чем от реальной жизни, на которую мы давно махнули рукой. А мысли – не бурлят они уже, а вяло шелохаются, как усталые и снулые раки. Но в этом же и состоит целительная благость отдыха от канувших былых переживаний в откипевшем прошлом.
Про старческий склероз теперь могу я рассказать на собственном примере. Как-то позвонил мне пожилой приятель и оставил на автоответчике сообщение. Он звонил последним, значит – можно было набрать звёздочку и номер сорок два, и попадал ты прямиком к последнему звонившему. Так я и сделал. Трубку подняла маленькая девочка. Попроси дедушку, сказал я. И услышал, как она его позвала: дедушка, дедушка! Но дедушка не подходил, и трубку положили. Спит, наверно, старый пень, подумал я. И позвонил ещё раз. Девочка опять послушно закричала куда-то: дедушка, дедушка! Но старый пень не отвечал, и трубку снова положили. Погодя короткое время выяснилось, что я попал в квартиру дочери и общался с собственной внучкой – это она звонила нам последней, только не оставила сообщение. А дедушка какой-то странный, застенчиво пожаловалась внучка бабушке: я ему кричу – дедушка, дедушка! – а он мне отвечает так задумчиво: уснул, наверно, старый пень.
За собственною старостью лучше всего наблюдать утром. Голова болит или кружится – даже если пили накануне мало или нехотя. В различнейших частях проснувшегося тела ощутимо ноет, колет, свербит или потягивает (если ничего такого нет, то значит – уже умер). Вообще специалисты утверждают, что здоровая старость – это когда болит всё и везде, а нездоровая – в одном лишь месте. Тут полезно похвалить себя за то, что всё же встал самостоятельно. Желающие могут вознести за это благодарность Богу и судьбе (и будут, несомненно, правы). Застенчивая вялость организма побуждает размышлять об отдыхе. На склоне лет ведь вообще – гораздо меньше надо времени, чтоб ощутить усталость, и гораздо более – на отдых от неё. Однако же ложиться сразу – неудобно (миф о святой необходимости трудиться – хоть и мерзок, но живуч), к тому же – хочется дождаться завтрака с горячим кофе. После него ничуть не лучше, хотя общая туманность ощущений чуть светлеет. Но в просветах ничего хорошего не проступает. Очень тянет выпить рюмку, а мысли о холодном пиве освежают сами по себе. Уже почти одиннадцать к тому же – это время, когда можно уступить влечению. А в утреннем глотке двойной высокий смысл имеется: ты жив и ты свободен! Утренняя лёгкая заправка хороша ещё и тем, что улучшает помышления о вечере с его законной выпивкой всерьёз. Но главное – не слушать с утра радио и не читать газету, ибо от этого жить вообще уже не хочется. А если передача бодрая и с оптимизмом, то ещё и чуть подташнивает. Пока никто не позвонил, а значит – вертится планета, и Мессия не пришёл. Очень также важно до полудня не смотреть на себя в зеркало, что может покалечить душу на весь день. А чистить утром зубы, умываться и причёсываться хорошо вслепую. Кстати, люди оттого, возможно, и лысеют (а точней – затем), чтоб можно было причесаться, в зеркало не глядя. Это нечаянный гуманизм природы. И зубы в пожилые годы лучше чистить, вынув изо рта, тут зеркало совсем не нужно. Посудите сами: если знаешь, как ты плохо выглядишь – зачем же в этом убеждаться лишний раз?
И вообще – насчёт изображения в этом коварном и безжалостном стекле: на склоне лет полезно быть готовым ко всему. От перенесенных печалей, страхов и невзгод все люди с возрастом становятся похожи на печальных пожилых евреев (это далеко не всем приятно). Или – на китайцев, живших много лет среди татар. А старики, кто поумнее (и поэтому страдали в жизни больше) – и на тех, и на других. Так что лучше не приглядываться к своему отражению – подмигнул и умываешь руки.
О времени вставания – отдельно следует сказать, а то я эту тему чуть не упустил. У Льва Толстого есть в «Войне и мире» замечательно оплошные слова: «Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам». Подобной чуши я не ожидал от зеркала русской революции. Не надо обобщать, и обобщён не будешь, как часто говорила моя бабушка. Не все, но большинство – помногу и со вкусом спят на склоне лет. И радость позднего вставания – достойная награда за пожизненную утреннюю пытку звоном подлого будильника. Конечно, нелегко – избавиться от обаяния бесчисленных и гнусно назидательных пословиц типа «Кто рано встаёт, тому Бог даёт» или, к примеру, «Ранней пташке – жирный червяк». Это придумали когда-то бедные крестьяне, наглухо закрепощённые весенними посевами и сбором урожая осенью. Зато зимой они почище спали, чем медведи. А ведь у нас, ровесники, как раз пришла зима! Уж я не говорю о дивных снах, которые нам снятся поздним утром и которые безмерно сладостны, поскольку о весне они и лете. А что долгий сон целебен для здоровья, даже и врачи теперь не отрицают. Так что – спи спокойно, дорогой товарищ, и чем долее ты спишь, тем позже над тобой произнесут эти слова.
По поводу бессонницы у многих стариков – читал и слышал, но не знаю, как это случается. Я лично, если вдруг не засыпаю сразу, начинаю думать о высоком, нравственном и светлом. Например – о смысле жизни. И не знаю лучшего снотворного.
А утром, если вдруг не удалось поспать подольше, я кошмарно плохо себя чувствую. Тоскливо, неуютно, неприкаянно. К общению с людьми весьма не расположен я в такое время. И всегда радуюсь, когда черту эту случается заметить у людей отменно благородного душевного устройства. Как-то раз сестра моей жены, свояченица Лола, человек немыслимой сердечной доброты, со мною рано утром повстречалась в нашей же квартире. И настолько мрачно мне кивнула, что не удержался я и злопыхательски сказал:
– А ты – не утренняя пташка!
И всегда приветливая Лола мне угрюмо буркнула прекрасные слова:
– Утренние пташки в лесу живут, – сказала она злобно.
И вот еще об этом смутном времени. По жизни я знавал немало стариков-самоубийц, которые с утра мучительно производили физкультурную зарядку, неуклюже вскидывая ревматические руки и суча увялыми ногами. Я их обычно навещал уже в больнице, ибо немедля после сна они бежали от инфаркта, непременно ошибаясь в направлении.
Поближе к середине дня проходит не сонливость, а тупая убеждённость в трудовом предназначении человека, тут пора и придремнуть. Но только очень важно помнить (понимать и не надеяться), что сумерки и вечер – наше самочувствие нисколько не улучшат. Это важно для душевного покоя.
Что касается меня, то лет уже, наверно, пятьдесят – с непреходящим удовольствием веду я нездоровый образ жизни. И богини Парки, ткущие мою судьбу, – уже давно, должно быть, задыхаются от моего частого курения (хотя и сами, думается мне, покуривают травку из богатого набора зелья на Олимпе). А кашлянув, они вполне случайно могут оборвать мою немного затянувшуюся нить. Про всякое спиртное – и подумать даже страшно. Эти Парки – с бытом древних греков попривыкли иметь дело, то есть с лёгким (да и то с водою смешанным) сухим вином, и запах водки или виски вряд ли нравится их нежному и щепетильному обонянию. А тут недолго и чихнуть, а нитка – тонкая. Ну что ж, я заслужил бесславный мой конец, хотя, сказать по совести, покуда не совсем к нему готов. И более того: чем дольше я живу, тем это всё мне нравится сильней, а главное – осознанней, как тут ни странно это слово. Поскольку мы живём – один лишь раз. И то – совсем не все. И мне довольно много ещё хочется прочесть и выпить, да и мысли кой-какие мельтешат ещё покуда в голове. А свои или чужие – мне уже неважно. Впрочем, интересно, что задумаешься если над какой-нибудь забавной темой, то чужие мысли в голову приходят много раньше, чем свои. Это наглядно говорит о том, что механизмы памяти в нас износились несравненно меньше механизмов разума, что освежает и бодрит.
Ну, имена, фамилии, названия – конечно, забываем. И притом – в момент произнесения. Но к этому довольно быстро привыкаешь. Даже более того: со сверстником встречаясь, можно запросто прослыть заботливым и благородным человеком. Потому что имени его не помнишь, но учитывая возраст, можно запросто сказать:
– Я слышал, вы болели? Как теперь?
А так как он болел наверняка, то счастлив будет рассказать, как именно недомогал и чем лечился. И в рассказе этом неминуемо он упомянет, как его зовут. Займёт это не больше часа, дело того стоит.
Кто-то сказал недавно (или написал), что старость – это время, когда наше состояние телесное не позволяет заниматься нам физическим трудом, а состояние рассудка – умственным. Второе – чистая неправда. Более того: есть авторы, которые считают, что на склоне лет как раз целебно и спасительно заняться осмыслением итогов прожитого времени и размышлять о канувшем былом. У Сомерсета Моэма (на то он и писатель настоящий) тягостный возник вопрос однажды: в чём таится смысл такого подведения итогов? И, подумав, сам себе ответил честный англичанин, что нет в этом занятии ни пользы никакой, ни даже смысла, только утоляется при этом нечто, чему нету точного названия. Ну, то есть закрутил читателю шараду, где разгадка ребуса – внутри кроссворда.
Мне-то проще: я своё былое – обожаю вспоминать. И всё, что вспомню, я немедленно бумаге доверяю. Потому и мемуары мои – истинная правда. В них описаны события, которые со мной случались или же могли случиться, что практически – одно и то же. Где-то сказано (возможно, я это читал), что мемуары – это послесловие к прожитой жизни. Но и к непрожитой отнюдь не грех подсочинить лихое послесловие. А при таких роскошных допущениях – одна сплошная радость размышлять о нашем прошлом. Мы тем более настолько погружаемся в него на склоне лет, что хоть пиши о нас роман «Унесённые ретром».
Только тут меня и спросит вдумчивый читатель: а тем, чьё прошлое – кроваво и черно, как им его перебирать и вспоминать? Убийцам, палачам, предателям?
За них не надо беспокоиться и волноваться. Прошлое своё такие люди обелили полностью, давным-давно и угрызений не испытывают никаких. Такое, дескать, время было, и всего только приказы чьи-то исполняли они с ревностным усердием, и не ясен до сих пор моральный облик пострадавших, и потому только построили державу. А кому-то они даже помогали в эту страшную эпоху.
Как-то близкий друг мой оказался в доме у незаурядно крупного убийцы сталинских времён – у генерала Судоплатова. Старик разговорился о своей прекрасной молодости, когда он работал палачом на Украине, где искоренял антисоветскую крамолу. И припомнил о внезапно появившихся листовках, явно детским почерком написанных. Нашли мальчонку очень быстро, а за ним – и взрослых, под влиянием которых он пошёл на это преступление. Конечно, этих вдохновителей немедля вывели в расход, а мальчика – решили пощадить. И, пожевав безгубым ртом, растроганно сказал убийца-профессионал:
– Да, много было гуманного, много...
А совсем недавно всплыли дневники и письма тихо и спокойно умершего в покое и благоденствии доктора Менгеле, того самого знаменитого «ангела смерти» из Освенцима. Его искали много лет, но он очень надёжно спрятался в Бразилии, даже архив его нашли спустя несколько лет после его кончины. У меня не поднимается рука напомнить о чудовищных его экспериментах на живых подопытных. Так вот, не только нет ни капли сожаления в его бразильских дневниках и письмах, но все послевоенные десятилетия он с раздражением и злобой осуждает за (прислушайтесь!) – расслабленную бездуховность.
И забавно мне, что те, в ком сострадание и жалость не были когда-то выжжены ни пламенем идеи, ни гипнозом службы и служения, – гораздо больше мучаются от уколов их сохранной памяти. Порой – от мизерных настолько, что смешно и стыдно говорить об этом вслух. Поскольку мемуары – жанр исповедальный, расскажу я о подобной мелочи из собственного опыта. Я на выступлениях своих в антракте продаю обычно книги. И в любой из стран и городов две-три из этой груды книг у меня крадут. Мне часто говорят об этом, и прекрасно это знаю (а порою – даже вижу) я и сам, и отвечаю всем улыбчиво, что наплевать, что это даже мне приятно. Только тут в другом причина. Лет уже двадцать, как не более, тому назад (я только-только начал торговать своими книгами и очень этим наслаждался) увидел я старушку, прихватившую одну из книжек и ушедшую – неторопливо и с достоинством. И почему-то мне её лицо запомнилось. Я усмехнулся и продолжил свой приятный труд (поскольку я ещё на каждой книжке что-нибудь пишу, их потому и покупают). Однако же минут через пятнадцать эта бабушка вернулась. Скраденная книжка у неё была прикрыта сумкой и прижата к боку локтем. А пришла она затем, чтобы украсть другую книжку (я тогда двухтомник выпустил) – ну просто превращалась бабушка в лихую профессионалку. И когда она взяла вторую книжку, я глумливо ей сказал:
– Давайте я сперва вон ту вам подпишу.
О Господи, что сделалось со сморщенным старушкиным лицом! Оно пошло какими-то чудовищными пятнами, и слёзы полились, и кинулась старушка от стола бегом, неловко и хромливо переваливаясь с ноги на ногу. Об этой мелочной и незначительной истории, в которой поступил я, как типичный мелкий жлоб, я не случайно повествую так пространно и подробно. Много лет уже прошло, но ту старушку и её лицо – я непрерывно со стыдом и болью вспоминаю. Так себя Раскольников, наверно, чувствовал, и мизерность моего собственного случая – нисколько это жжение не уменьшает.
Но пора вернуться к нашей теме. Про болезни стариковские – пустое дело говорить: за только что уплывшее столетие врачи насочиняли столько видов разной хвори, что избегнуть хоть одной из них – простому человеку недоступно. Да к тому же вот ведь интересно: женщины болеют много чаще, чем мужчины, но живут гораздо дольше; мужики почти что не болеют, но активно мрут быстрей своих подруг. Давным-давно уже мудрец какой-то выдвинул весьма правдоподобную причину этого явления: женщины живут гораздо дольше, потому что у них нет жён. Глубокий был мыслитель этот неизвестный мне философ.
Я главу эту пишу, по горло начитавшись книгой «Психология старости». Едва начав её листать, я ощутил нечаянную радость, на учёную статистику наткнувшись: общее заметное снижение по старости всех умственных способностей – как раз там выпадало на мой возраст. В этом я увидел явный знак, что выбрал книгу правильно и не случайно.
Введите слово и нажмите «Найти синонимы».
Предложения со словосочетанием «довольно много»
- По маршруту самолёт делает довольно много поворотов и довольно крутых.
- А говорили они уже довольно много и довольно смело.
- Это довольно много , учитывая, что альтернативная тусовка в городе довольно ограниченная.
- Той осенью у меня было довольно много свободного времени.
- Приехало довольно много людей, было много представителей Восточной Европы, с которыми русские немедленно начали ссориться.
- Довольно скоро семинар сделался весьма популярным среди студентов, и из него вышло со временем довольно много первоклассных математиков.
- Имея пропуск на выход из крепости, они довольно много ходили по Соловкам, переходили по дамбе на соседний остров, много говорили.
- При этом разговоре присутствовало довольно много людей.
- Когда же я стала учиться в Илинге, появилось довольно много мальчиков.
- Иван теперь использует довольно много сильных взрывчатых материалов.
- Если про мать политика известно довольно много , то кто такой был его отец, довольно туманная история.
- Мы пили много шампанского, много танцевали, много курили, просыпались с головной болью, опять пили, ели, разговаривали, курили.
- Вы объездили много стран, много видели и много написали.
- Кость повреждена не была, правда, пуля довольно основательно вспахала мой лоб, было много крови, и голова была похожа на белый чурбан.
- И мы сейчас будем наблюдать, как будет появляться много -много -много -много маленьких, крохотных муравейников вместо одного большого.
- Я много чего прочитал, много с кем пообщался, много в чем поучаствовал.
- Немое учение роты проделывалось довольно хорошо: рота по знаку шашки быстро рассыпалась, но довольно густо.
- Деревня довольно мила, особливо же для Петербурга: есть довольно движения в видах, возвышенная, вода, лес.
- Его Величество довольно долго оставался в комнате своего начальника штаба и вышел оттуда довольно взволнованный.
- Валентина Истомина, сестра-хозяйка Ближней дачи, была одной из тех, кто общался с Хозяином довольно часто и довольно близко.
- Так как в то время он был довольно ветх, то за него потребовали довольно незначительную сумму в 60 фунтов.
- Нос большой, довольно аляповатый и довольно красный, глаза тоже красные, навыкате.
- Правда, поначалу он пришел довольно криво и выглядел довольно бесперспективным, особенно для певцов.
- И довольно , довольно , хватит, а то не хватало еще.
- Была Россия в древние времена довольно мужественна и храбра, но не довольно вооружена, ниже правильно расположена.
- Она не была очень уж углублённой, да и письма шли довольно подолгу, но мы переписывались много -много лет.
- Много в очерках сыновнего чувства, много грустной и доброй улыбки, много тепла, согревающего человеческую душу вдали от родного дома.
- Мы продолжали идти довольно скоро к NO, тем смелее, что горизонт был довольно чист.
- Пушкин по себе знал, как много серьезного в душе гения, как много скорбного в его жизни, как много труда в его творчестве.
- В Писании сказано: «И от всякого, кому дано много , много и потребуется, и кому много вверено, с того больше взыщут».
- Много , много печального, но много и радостного чудесно русского слышу я от него.
- Они много говорят, много протестуют и имеют слишком много прав.
- Здесь устраивались иногда и довольно нескромные пирушки, преподавались новичкам-гимназистам довольно -таки пагубные приятельские уроки.
- Есть много видов охоты на водяных зверей, много видов охоты на птиц, а также чрезвычайно много видов охоты на сухопутных животных.
- Книга оказалась для меня довольно трудной, и первое знакомство с ней вышло довольно приблизительным.
- Если бы заставили меня это сделать в другое время, у меня недостало бы на это ни довольно искусства, ни довольно силы.
- Много , много уродства было в их душах, как много было уродства и в сложившейся в своеобразных русских исторических условиях народной душе.
- Сначала он довольно сильно напирал на наши корпуса, отступавшие к Свенцянам, и 23 июня имел с ними довольно жаркое дело на берегах Двины.
- Мы уже довольно сожгли пороха, и довольно пролито крови, и когда же нибудь надобно кончить.
- Нам всем вдруг показалось, что мы с девушками знакомы уже много , много , много лет.
- А вскоре этот офицер опубликовал брошюру «Довольно армий, довольно войн!» Нетрудно представить, как отнеслось начальство к его выходкам.
- Но он ей говорит: «Довольно , довольно », и она идет через всю залу к себе переодеться для казни.
- Верь, Александр, я бы была довольно счастлива, ежели бы умерла и сестрою твоей, да, довольно , а теперь я слишком счастлива!
- Впрочем, таковые встречались в небе довольно редко, поэтому экипажи бомбардировщиков чувствовали себя в небе довольно комфортно.
- Хотя графине уже 25 лет, но молодости в ней еще много , очень много , и по-прежнему она склонна к довольно -таки озорным эскападам.
- Довольно полумер, довольно лжегуманнаго снисхождения к личностям: пора позаботиться о св.
- Много скорбных лиц, много и притворной скорби, а много и откровенной веселости.
- Я, по собственным воспоминаниям, был довольно обычным молодым человеком, с довольно обычными слабостями и страстями.
- Не только огромная опасность, но много неудач, много ошибок, много разочарований выпадет на нашу долю.
- Много стресса, много страха, много болезней и страданий принесла эта авария в Чернобыле.
- Пронина получила в Москве довольно крупную сумму денег, купила много вещей в спецмагазине.
- Преследование, которому подверглись отщепенцы, было довольно жестоко, чтобы раздражить, но не довольно жестоко, чтобы уничтожить их.
- Конечно, это был довольно амбициозный выбор, ведь понять концепцию экзистенциализма довольно трудно даже на родном языке.
- На крейсере это переносится довольно легко, а сторожевикам достается, и довольно крепко.
- Довольно противоречивая ситуация, поскольку в классе он вел себя довольно тихо и был замкнутым.
- Женщин мало, много шампанского, много острых слов, много книг, немного стихов.
- Много сложностей, много смеха, много детской дружбы и много обезьяньей суеты и всяческих затей.
- Мы с ним после знаменитого разгуляя виделись довольно часто, и Петя Фридман рассказал мне много интересного о жизни теневиков.
- Довольно толковать про Венецию, в которую окунул я тебя и продержал в ней довольно долго.
- Много , много загадок еще, много еще усилий и трудов, но все побеждают этот труд.
- В общем здесь довольно приятно, погода солнечная, морозная, довольно бодрящая.
- После двухдневного похолодания, во время которого выпадал снег, и довольно глубокий, установилась довольно сносная погода.
- Есть здесь одна ласковая купеческая дочка, недурненькая, довольно полненькая (Ваш вкус) и довольно глупенькая (тоже достоинство).
- И она приносит мне много радости, много горечи, и много страха.
- О, много их было, есть и будет, много пройдет незамеченным, много же оставит след на целую жизнь!
- Александр III, по тогдашним моим наблюдениям, вел довольно правильный образ жизни, но спал в общем довольно мало.
- Много нищеты, много грязи, много запахов, а больше всего много слов.
- Много -много лет спустя мне наш общий знакомый сказал, что Боря так много ездил, потому что бомбил.
- Довольно фраз, довольно проституированного «марксизма» а la Каутский!
- Необходимости самому много читать, много видеть, много слушать.
- Там было много молодых людей моего возраста, много событий, много работы.
- Все гости много ели, много пили, много кричали «Горько!» Всё, что мне запомнилось, так это то, что я очень устала и мне очень хотелось спать.
- Дошел до какого-то бара, он довольно далеко, там были автоматы для игры в пинбол, и я довольно долго играл на них (10 долларов).
- У нас уже была довольно комичная прелюдия к ситуации подобного рода, которая в последние годы войны стала довольно обычной.
- Впрочем, игры в коридоре закончились, вероятно, довольно скоро и довольно плачевно.
- Перевел он ее довольно плохо с подстрочного русского перевода, довольно плохой прозой.
- С детства я была довольно хрупкого телосложения, поэтому борьба за прежнее состояние стала для меня довольно внезапной.
- Она кричала: «довольно , довольно , довольно ».
- Но это было довольно субъективно, а при начавшейся партийной борьбе это повлекло бы за собой довольно крупные недоразумения и трения.
- Путешествие мое в Петербург с Пушкиным было довольно приятно, довольно скоро и благополучно, исключая некоторых прижимок от ямщиков.
Источник – ознакомительные фрагменты книг с ЛитРес.
Мы надеемся, что наш сервис помог вам придумать или составить предложение. Если нет, напишите комментарий. Мы поможем вам.
За несоблюдение сих требований предусмотрены довольно приличные штрафы. Согласитесь, что удобнее использовать ktonanovenkogo.ru, чем IP адрес 108.162.192.0. Это вносит некотрый сумбур в головы пользователей, где и так царит поначалу большая неразбериха 🙂Давайте я попробую в уже обкатанном выше стиле плюсов\минусов пробежаться по двум этим движкам. Хотя бы политику конфиденциальности разместить стоит и дать на нее ссылку где-нибудь в подвале сайта.
Доменные имена второго уровня просто так, как правило, не получить (и лучше не пытаться, ибо имя для сайта слишком важно, чтобы рисковать им регистрируя непонятно у кого). Может показаться, что ответ очевиден. Коммерческие факторы - это такие элементы сайта (и не только его), которые жизненно необходимо иметь при продвижении под коммерческие запросы. Они стоят денег. Делаете сайт - берите Джумлу, создаете блог - Ворпресс будет самое то. Их довольно много и не все владельцы обращают на это внимание (будет отдельная статья по этой теме - подпишитесь, чтобы не пропустить). Причем оплата производится за год , а далее аренду домена нужно продлевать.Вот он оказывается как не лицеприятно выглядит. Это так и не так одновременно. А между тем, это один из критических факторов, который при всем при том очень легко накрутить (подтянуть до нужного уровня) с минимальными усилиями. И именно в таком виде его придется добавлять в разные сервисы (типа Фидбернера), а не в виде ктонановенького.рф. Почему? Ну, потому что блог можно забабахать и на Джумле, а отличный вебсайт получится и на WordPress. А посему нужно взглянуть на сайт глазами поисковика, а точнее его бота. Это нужно учитывать. Т.о. вы станете специалистом в этой области.
Монахи занимаются своим делом, но напряженность остается. Я убежден, что провокацию в монастыре устроили люди, которые хотели погреть руки на всем этом. Во-первых, областная Рада, которая единогласно приняла решение о том, чтобы снова включить Почаевскую лавру в состав музея-заповедника, снова превратить ее в музейный объект. Многие православные люди узнали об этом и пишут письма и петиции в правительство с просьбой этого не допустить. Сегодня безбожники хотят сделать то, что они не смогли сделать в прошлом столетии, когда полностью разогнали Почаевский монастырь, тогда от нескольких сот монахов осталось полтора десятка. Теперь они хотят придать ей статус музея, для того, чтобы мы, как были зависимыми, так и дальше остались таковыми, и ничем не владели. Мы ведь буквально из руин подняли лавру, есть фотоснимки, которые свидетельствуют, в каком состоянии она была, и как выглядит теперь.
Пятого октября на территорию лавры ворвались люди с эмблемами УНА-УНСО на рукавах, и примкнувшие к ним. Их было довольно много, и они нас откровенно провоцировали на конфликт. Но у них вышла накладка, и они не смогли осуществить того, что задумали, увидев, что на Крестный ход вышла братия - около двухсот человек, сто семьдесят семинаристов, много паломников, казаки. В этот день приехало много верующих из соседних районов, которые знали, что провокаторы собираются учинить потому, что накануне – четвертого числа в Луцке и Ровно прошли митинги, на которых звучали призывы: пора уже кончать с иноземцами на Почаевской горе, пора идти их изгнать! Люди услышали и приехали поддержать нас. Съехались казаки из Винницы, из Киева. Запорожские и Крымские казаки уже заявили, что они просто приедут и будут нести караул в лавре, чтобы помочь и защитить ее.
Вы знали о готовящемся решении областной Рады?
Ничего не знали, это для нас было внезапно. У меня на руках есть текст этого решения Рады, где говорится о том, что распоряжение кабинета министров Украины о выводе зданий Почаевской лавры из состава Кременецко-Почаевского государственного историко-архитектурного музея-заповедника "ликвидирует возможность украинизации лавры и создает условия для ее перехода во власть Московского Патриархата, что фактически соответствует признанию духовной иерархии Русской Православной Церкви над Духовной Святыней Украины". Все это "противоречит национальным интересам Украины, не способствует межконфессиональному согласию и противоречит курсу на евроинтеграцию Украины". Тернопольской областной Радой принято постановление, противоречащее решению кабинета министров, причем, что примечательно, в пятом пункте этого документа говорится о необходимости придать Почаевской лавре статус "Национальной Духовной Святыни Украины".
Казаки откликнулись на события в лавре основательно и оперативно. Приехал казачий атаман со всем генералитетом, которых увидели боевики УНА-УНСО и это, видимо, охладило их пыл. Казаки вызвали спецподразделение “Беркут”, которое подтянулось к Лавре, потому что они видели толпу пьяных людей с кусками арматуры в руках. Их было около восьмидесяти человек, многие с женами и детьми. Женщины старались спровоцировать наших сотрудников, цеплялись к ним, почему там-то закрыто? Почему здесь не так? Наши паломники и казаки поняли, что их провоцируют. В целом, их присутствие сыграло свою очень значимую роль. В Почаеве есть предание, что когда Богдан Хмельницкий в 1643 году готовился к сражению с поляками, он пришел к Преподобному Иову за благословением. Преподобный Иов преставился десятого сентября, а пятого октября, по благословению преподобного Хмельницкий одолел врагов, и поляки заключили с ним мирный договор во Львове, за три года до Переяславской Рады. Поэтому для нашего казачества этот день - особенный.
Обстановка в Почаеве сейчас тревожная. Когда приезжают казаки, то люди вздыхают с облегчением: появилась защита. Власти нам говорят – будьте спокойны, а как мы можем быть спокойны? В Тернополе забрали храм и выгнали епископа, в Луцке забрали, в Ровно забрали, а вы-то где были? Как же мы можем оставаться спокойными?
Записала Ольга Кирьянова
Windows
